15.07.2010 15:14 ·
Разведчик Яганов Николай Максимович
 Герой Советского союза, ветеран.
Я 1920 года рождения. Родился в городе Москве. Пока учился в десятилетке, пытался поступить в аэроклуб, но не приняли – не прошел по зрению. Цветное зрение у меня нарушено, но это не мешает с 50-го года и до сих пор водить машину. После окончания 10 классов поступил на завод. Когда в 1939 году началась финская война, я добровольно пошел в армию на флот.
Попал я на форт Обруч, что рядом с Кронштадтом, наводчиком 16-дюймового орудия. Дураку было понятно, что война будет. Почему? Приходили матросы с торпедных катеров, говорили, что в портах уже не осталось иностранных кораблей. Самолеты постоянно летали.
22 июня был солнечным. Играла музыка, все было хорошо. Потом выступил Молотов, рассказал, что немец внезапно напал на нас. Мы еще были не затронуты. А уже через два месяца уже стреляли из своих орудий по немцам.
Немец нас закупорил, наверное, в начале сентября. Зима была голодная. Кормили кашами – гречка, рис, перловка. Давали отвар из хвои, так что цингой я не болел. В избытке было только перца и соли. Как начали их класть в кашу и похлебку... К весне были уже опухшие. Если поставить человека, а сзади него зажечь электрическую лампочку помощнее, то будет видно, как работает сердце. Одним словом кожа да кости. В Кронштадте до самой весны лежали целые поленницы трупов... Иногда давали шпроты. Выдавали папиросы “Герцеговина” – такая красивая зеленая пачка с золотыми буквами. Я, правда, не курил. А потом папиросы кончились и стали давать какую-то траву, которая даже на махорку была не похожа. Однажды мне послали посылку, а в ней килограмма два печенья. Как она дошла?! Понятия не имею. Пошли с ребятами на Финский залив... через 10 минут ничего не осталось. Вечером только вспоминаешь, какой запах у любительской колбасы, а какой же был хороший окорок, запеченный в тесте в русской печи... Разговоры шли только о еде.
Была у нас кают-компания, где питался офицерский состав, а в ней поваром парень из Загорска. Кают-компания сгорела. Его перевели в общую группу, а тут питание совсем другое, даже каши размазни тебе никто не даст. Мы несли караульную службу на льду Финского залива. Выходили на 3-4 километра и дежурили. Вот этот парень с дежурства не вернулся. Толи сбежал к финнам, толи замерз. Но по радио объявили заочный приговор к расстрелу. И каждый, кто его встретит, имел право убить его на месте.
Настроение было нормальное. К весне даже создали какой-то оркестр.
Ранней весной 1942 меня отправили в школу химзащиты. Поселились в пятиэтажном здании на 2-м этаже, в нем же находились классы. Почему? Потому что на 3-й, 4-й этажи тяжело подниматься. Спустя, может, недели две, в Кронштадте объявили тревогу. По этой тревоге, мы должны были занять на Флотской улице определенные углы домов и ждать десанта. Смотрим, летят самолеты, много машин. А потом все небо в куполах парашютов. Думаем: “Наверное, десант”. А это оказывается мины. Часть из них попадала на город. Кронштадт ходуном ходил. А рыбы сколько всплыло! Все есть хотят. Она еще не приготовилась, а ее уже делят. Пошла дизентерия...
Месяц проучился и меня перевели на “Аврору”, которая стояла у Ораниенбаума. Немцы влепили ей три или четыре снаряд и посадили на грунт. “Аврора” же угольная, полностью загружена антрацитом. Мы этот антрацит корзинами выгрузили, а уж куда его потом дели, я не знаю. Наверное, в Кронштадт топить печи...
В июне пришел офицер из СМЕРША и предложил пройти разведовательно-диверсионные курсы.
– Сколько вас учили, три месяца?
– Да что ты?! Батюшки мои! Офицеров учили три недели! Может, тоже три недели и меня. Чему учили? Борьбе, рукопашной. Как с ножом обращаться, как руки заломать. Подрывному делу – как взорвать столб, чтобы он повис на проводах, как рассчитать бикфордов шнур. Как к дзоту подойти, сделать связку. Какой-то врач был психолог. Вел курс моральной подготовки.
Задача была перейти на сторону немцев. Легенда была такая, что сам я из немцев, пострадал от советской власти (дед действительно был арестован, а его брата раскулачили и сослали). Версия была довольно приличная, и нужна была лишь только стойкость... Решили сделать разведку боем, после которой я должен был остаться в немецкой траншее, но операцию отменили.
Отправили меня на пополнение 70-ой стрелковой дивизии, ставшей впоследствии 45-ой гвардейской. Они только вышли из боев. Потери были очень большие. Формировались на станции Ручьи в районе Всеволожска. Начальник штаба 129-го гвардейского полка Иванов вышел: “Кто в разведку?” – Я шаг вперед. – “Почему ты решил?” – “Я окончил разведовательно-дивенсионные курсы в Кронштадте”. За мной шагнули мои сослуживцы моряки Колька Мелов, Сашка Гусев, лейтенант Ленька Ефимов. Когда набрали 23 человека, мы решили, что пусть лейтенантик будет нами командовать и отбрехивается за все наши дела. Так постановили. Его ни разу не ранило, а меня трижды махнуло... многие погибли... особенно в 1944-ом под Нарвой. Не знаю, как я там уцелел?! Там так получилось...
Штаб полка разместился на лесной поляне, посередине которой стоял хороший особняк. А немцы долбят и долбят из артиллерии прямо по штабу. Решили, что кто-то сидит рядом с нами на рации и корректирует огонь. Четверых разведчиков послали, прочесать окрестности. Нашли землянку и я, дурак, первый в нее полез. И немец мне рукояткой “Парабеллума” по голове… Парабеллум же тяжелый... Самый лучший пистолет, не сравнить не с ТТшником! Четко, хорошо стреляет. В изолятор на столбе всегда попадешь!.. У меня из глаз искры посыпались! Потом выяcнилось, что у меня бороздчатый перелом черепа. Сознание я не потерял, кричу: “Очередь давайте”! Ребята дали очередь, и под эту очередь я выскочил наверх. Начали бросать в трубу гранаты, но он так и не вышел. Кое-как мы его взяли. Действительно там была рация, он корректировал огонь. Пришли вместе с этим радистом. Те, кто оставался, говорят: “Мы тебе кофейку заварим”. Вскипятили воды и туда махнули порошок кофе. Поболтали. А помощник начальника штаба по разведке, говорит: “Дай-ка я первым попробую, а то губы обожжешь”. Он, хватил глоток, а это нюхательный табак! Ох, он плевался! Прошло, может, часа полтора, мне забинтовали голову, и я уже было собрался ехать в санбат на кобыле, как немцы пошли в атаку. Шло на нас около двух взводов автоматчиков. Слышно кричат: “Форвартс!”. В окно посмотрел, они идут, а у них на поясе куры висят. Мелова послали, чтобы он позвал танки, которые стояли недалеко. Он стал пробегать и его убило. Стали отстреливаться одного убило, второго, третьего... Петьку Трезвого, бывало он на ногах не стоит, скажешь: “Ты пьяный, нет, я Трезвый!” – фамилия такая была. Я наверх поднялся. Крыша черепичная, колется, гремит кошмарно. Дострелялись до того, что все – конец, решили оставить по последнему патрону... А тут, как даст наша самоходка, елки зеленые! Немцы побежали. Вот тут потери были очень большие, а до этого взвод практически никого не терял...
Но это я вперед забежал. – Как вам переход от флотской жизни к пехотной?
– Первое время ходил во всем флотском. Обмотками не пользовался – брюки и ботинки. Только на пятачке перешел на сапоги.
26 сентября полк высаживался на Невский пятачок. Был пасмурный день, низкая облачность. Короткий огневой налет и вперед на всем, что может плавать шлюпках, баркасах, плотах. Немцы, нас не ждали. Мы быстро захватили первую и вторую траншеи – они были метрах в четырехстах друг от друга. Завязался рукопашный бой. Выбили немцев, закрепились. Бои там были страшные. Траншеи были забиты трупами. Плотность войск была такая, что если снаряд взрывался, то кого-то точно задевало. Из винтовки никто не стрелял, там дрались саперными лопатами, гранатами. Жизнь солдата сутки, ну двое. Как мне удалось уцелеть? Я не знаю. Я не думал о смерти.
Вот там, на пятачке, я первый раз сходил в поиск.
Командир полка вызвал Леньку, приказал взять языка. Пошли. Нас было человек семь-восемь. Нейтральная полоса шириной всего метров семьдесят. Торф. Все равно как перина. Поползли. А тут ракета! Мы уже почти у немецкой траншеи, хоть прыгай в нее. Нас заметили, и немцы отсекли огнем от своей траншеи. Огонь то в этом миг погас. И мы, наверное, в три или четыре прыжка опять оказались в своей траншее. А одного разведчика нет. Ленька приказал всем идти отдыхать, а мы с ним остались до рассвета посмотреть, может он на нейтралке лежит. Рассвет наступил. Посмотрели – никого нет. Тут немцы в контратаку пошли. Вроде наших потеснили, а потом пехота их выбила обратно.
Мне Ленька и говорит: “Слушай, снайпер стреляет по нашим”. – “Где?” – Бой идет, ни черта не слышно. – “Да вот”. И показывает, метрах в десяти в нашем тылу немец стреляет из винтовки в спину нашим пехотинцам. Видимо, когда немцев выбили, он остался. А у меня только нож, у Леньки ТТшник. Я ему говорю: “Стреляй!” Он стрельнул, и гильза осталась в патроннике. Остались мы совсем без оружия. Я к солдатам в траншею: “Дайте мне гранату”. Гранаты такие были немецкие, маленькие, как игрушки. Увидел у одного, схватил, а он плачет и не отдает. Отнял гранату, даю Леньке, говорю: “Бросай”. Он бросил, а я за ней. Выждал, пока взорвалась, и бросился на немца. Руки за спину скрутил, ножиком в задницу, чтобы не дергался. Ленька ко мне подползает, смотрю, у него кровь изо рта идет, от такого переживания. Немца спустили в траншею. Я нанял какого-то солдата, помочь дотащить немца до штаба за сапоги – они же в обмотках. Сняли с немца один сапог, с солдата – ботинок, чтобы он не убежал. И так мы потащили этого немца.
Притащили немца. В штабе на столе лежит куча денег – зарплату офицерскому составу всегда во время боя почему-то давали. Командир полка говорит: “Дам тебе три дня отпуска в Ленинград”. – “У меня денег нет”. – “На, возьми”. И так в пригоршню, не считая, сгреб и дает. – “Я Ленинград не знаю”. – “Возьми Кострикова – он ленинградец”. Действительно недели через две нас вывели с плацдарма, и мне дали три дня отпуска. Приехали в Ленинград. Я пошел на знаменитый Ситный рынок в Ленинграде. На нем все, что угодно можно было продать и купить – хоть бриллианты... Ну, мы бутылку на выданные деньги купили и пошли к родственнице этого Кострикова. За этого немца Леньке дали Красную Звезду, а мне медаль “За Отвагу”. Вторая награда тоже за пленного и тоже медаль “За Отвагу”. Устроили засаду на просеке. Мы посчитали, что по ней ездят на санях, поскольку были следы полозьев. Сидели мы долго. Курить нельзя – запах махорки далеко разносится. Только под утро слышим, скрипит. На нашу беду у тех, кто ехал на санях, была маленькая собачка. Она бежала впереди, остановилась и начала тявкать в нашу сторону. Гусев Сашка выскочил и из автомата по лошади. Лошадь рванулась на дыбы! Мы давай стрелять. В общем, взяли одного пленного, но могло все кончиться гораздо хуже.
В январе нас ввели на невский пятачок, и мы пошли в наступление.
– Какое у вас звание?
– Сначала краснофлотец, а потом рядовой. Почему-то в истории болезни перед демобилизацией написали старший сержант. Но это не мое дело.
Меня пытались отправить на курсы младших лейтенантов, но я не пошел. Мне же сразу генерала-то не дадут, а дадут младшего лейтенанта и взвод 18-20 человек солдат, да еще вдобавок узбеков или туркменов, и что с ними делать?! Зачем мне это нужно? Тут я сам себе хозяин. Я сам за себя отвечаю. К Таллинну я во взводе уже был как все равно пахан, хозяин. Как хочу, так и ворочу. Я не только был старше всех во взводе, но у меня был авторитет – к этому времени у меня было 25 пленных. И к тому же мне сопутствовала удача. И вообще я был более развитый, чем остальные. Все же курсы прошел, а там и борьбу нам преподавал инструктор из института Лесгафта и немецкое оружие изучали. Я, например, в синявинских болотах стрелял из немецкой зенитной пушки.
– Как вы относились к немцам?
– С ненавистью. Все читали заметки Ильи Эренбурга. Скажу тебе, что ни до, ни после ничего сильней не читал, не слышал и не видел. Мне кажется, эти статьи много злости вселили в наших. Он разжег огромную ненависть к немцам. А вот показывали нам в синявинских болотах фильм про Зою Космодемьянскую. Ей: “Хенде хох!” А она – ни рыба ни мясо. Сдалась без всякого сопротивления. Было полнейшее осуждение.
– Уголовники у вас были?
– Нет. После прорыва блокады в 1944 году из лагерей прибыли бывшие заключенные. Мы взяли Николая Евлентьева, Где-то под Нарвой он попал на мину и к нам больше не вернулся.
– Как организовывался поиск?
– Впереди идет группа разграждения. Там саперы. За ней группа захвата. В нее входили три человека. Вооружены пистолетами, ножами. За группой захвата идет группа прикрытия. Перед броском в траншею группа прикрытия делится на две. Одна слева от группы захвата, другая справа.
– Чем вооружены были?
– Автоматы брали только немецкие – легкие, надежные, удобные. В наш чуть-чуть пыль или грязь попала – все, отказал. С нашего надо стрелять короткими очередями, чтобы не нагревался. Чуть нагрелся, и пули рядом начинают ложиться.
До лета 1944 года у нас были наши ножи, а уже из-под Выборга мы привезли финские с красивыми ручечками, с лезвиями гравированными.
Гранаты группа захвата не брала. Все время в группе захвата – был крепким парнем. Коленкой в поясницу упрешься, голову назад – все хрустит. Мое дело чтобы голова не оторвалась. – Часто приходилось офицеров захватывать?
– Не то два не то три раза. Не часто...
– Специально ставили задачу, взять офицера?
– Нет, никогда не ставили... Мы всегда боялись, как бы нас не отправили брать контрольного пленного. Второй раз в одно и тоже место не пойдешь...
– Кто назначался начальником поиска?
– Кто покрепче, поопытнее. Я был физически крепкий. Психика у меня была устойчивая. Я абсолютно реально на все смотрел. Все мы живые. Свинью выращивают, чтобы она пригодилась нам на мясо. Человек ничем не лучше.
– Разведвзвод как простую пехоту не использовали?
– Нет. И в разведку боем ни разу не ходили. Только один раз в районе Песочная на Карельском перешейке… Рота автоматчиков пошла. Я по своей воле к ним присоединился. Чуть приотстал, думаю, не буду рисковать, на всякий случай. Ну и удачно получилось – прихватил немца. Привел его не в штаб, а в землянку, в которой мы расположились. В землянке никого не было. Мы с немцем сидим. Помню, заходит Витька ... и оторопел: немец сидит! Чуть ли не за автомат схватился. Но тут меня увидел.
Как-то приходит к нам замполит полка Штырев: “Ну, рассказывайте как же это вы финна проворонили?!” – “Мы ничего не воронили”. – “Финн-то ваш, у которого вы сапоги меняли, пришел и сдался”... А получилось вот что. Мы когда на Карельский перешеек пришли, там мирная жизнь была. Караульную службу несли девчата. На своей территории они играли в мячик, тишина была, спокойствие. Наши спрашивают: “Какие части против вас стоят, какая глубина обороны, огневые средства”. А они ничего не знают. Они жили спокойненько на протяжении всей блокады. Маннергейм не проявлял ни инициативы, ни жестокости, как он дошел до реки, так и остановился. Все-таки он русский генерал.
Пришлось нам идти за языком. Ходили, ходили. Вышли к какому-то дому. Дым из трубы идет, значит, кто-то есть. Сделали засаду у туалета. Пошел в уборную фин. Прихватили его и ушли. Витька Мучников говорит: “У финна хорошие сапоги, а у меня оторвалась подошва. Давай, с него снимем”. В лесу решили снять с него. Витька оба сапога снял. Финн один. У финских и немецких сапог маленький подъем, поэтому русскому надевать немецкий сапог тяжело. Пока Витька пытался один сапог надеть, финн это прыгнул и побежал. Мы вдогонку постреляли, но он убежал. Как потом выяснилось, задели его. Вернулись в полк, доложили, что ничего не получилось и все. Так этот финн на четвертый или пятый день вышел к нашим позициям на запах кухни.
– Некоторые разведчики говорят, что выжить не надеялись, как вы смотрели в будущее?
– У меня никогда не было такого настроя. Что такое не надеялись?! Ну не идите в этом месте, если чувствуете, что не получится. Пойдите в другом. Нужно искать, где можно пройти, оголенные фланги. Задача же не ставится взять пленного к 17.00. Задача то ставится, взять! Конечно, желательно, побыстрее, но это не значит, что ты ограничен временем. Поэтому такой безнадежности не было... Были срывы. Ленька ходил, докладывал, говорил: “Живые дороже”.
– Не было такого, что вам ставили заведомо невыполнимые задания?
– Страх перед поиском был?
– Когда ты идешь в группе брать пленного, то хоть стакан водки выпей, зубы стучать будут от страха. А как на нейтралку лег – все прошло, никакого волнения, все абсолютно четко, ясно. Все слышишь, как веточка треснула, птица вспорхнула, снег с ветки упал. Вот этот озноб, он тобой поборим.
– Насколько жесткой была дисциплина во взводе?
– Дисциплина была на высоком уровне. У нас никто не пил, никаких нарушений не было.
– Тренировались?
– Были занятия. Помню, в синявинских болотах отрабатывали захват языка. Внезапно выскочить, повалить. Других занятий не помню.
– Какие-то трофеи были?
– Часы собирали. Бритва Золинген у меня была трофейная... бумажник из настоящей кожи. Да и все пожалуй
– В поиск ходили с документами?
– Нет, мы ничего не брали. Все оставляли.
– Суеверия у разведчиков были?
– Я всегда думал, что наверняка выживу, меня не заденет, но, однако, три раза задело. Потом меня стали звать – Счастливчиком. А в чем я счастливчик?! Просто у меня была мгновенная реакция.
– Мог разведчик отказаться от выхода на задание?
– Это исключается. Задание есть задание…. Ты можешь протянуть... но отказаться не можешь. – Вы говорили, что ранений у вас больше, чем у других, но и, наверное, наград у вас тоже больше всех?
– У меня много наград. Во взводе единственный такой.
– Какие взаимоотношения был с дивизионной разведкой?
– Хорошие взаимоотношения были. После удачных поисков и мы, и они иногда придерживали немцев. Держали их у себя, кормили. Если им ставили задачу взять языка, а у нас был “лишний” немец, то мы им отдавали. Так же и они нам. Это же жизнь... Если оборона жесткая ты поди попробуй языка взять! Так что выручали друг друга.
– В биографии, которую я читал, написано, что орден славы третьей степени вы получили в боях за населенный пункт Пружилище: “проник во вражеских тыл, ликвидировал пулеметный расчет, захватил “языка” и доставил его в расположение части”.
– Я не знаю, где это Пружилище… я где-то читал, что будто бы был на Белорусском фронте… Чушь. Был там такой эпизод... На участке одного батальона была лощина, а на высотке хутор, который немцы превратили в опорный пункт. Нас человек семь пошло в обход. По дороге встретили немецкий патруль, взяли его. Этот патруль нас сам вывел к хутору. Мы ворвались в дом. Помню на столе стояла бутылка шнапса, лежали галеты, и окорок в тесте… я всю жизнь до войны и во время войны мечтал об окороке, запеченном в тесте из ржаной муки... На печи лежал немец. Мы его тоже взяли в плен. Потом открыли огонь по немцам, дали ракету, и батальон побежал в атаку, захватил этот хутор. А мы на санях, которые там стояли, с пленными поехали к себе.
– Какое было отношение к власовцам?
– Если к немцам после прочтения статей Эренбурга была ненависть, то к власовцам у меня не было определенного отношения. Я не верил в это все хозяйство. Почему? Потому что сам Власов был одаренный генерал. Не был бы он одаренным, его бы Жуков не притащил на Ленинградский фронт. Его же потом во всех газетах превратили в пьяницу, развратника. Я уже тогда в это не верил.
– Как относились к женщинам на фронте?
– Я их не видел там. У нас была медсанбат. Они были все пристроены около командиров батальонов.
– Как восполнялись потери в разведвзводе?
– У нас до Нарвы потерь практически не было. А в марте 1945 года я сам в госпиталь угодил. Там что получилось... Уперлись в курляндскую группировку. После мощной артподготовки, наши заняли то ли одну, то ли две траншеи и все – нет продвижения. Я шел на передовую по следу танка. Смотрю, заяц бежит. Достал “Парабеллум”. Думаю, стрельнуть или нет?! Не стал стрелять. Тут немец стал из танка или из пушки стрелять по мне. Я полянку перебежал, а там землянка. Я в нее заскакиваю, а в ней немец! У меня пистолет в руке. Я ему: “Хенде хох!” Он руки и поднял. Хорошо, в запас, но немец нужен, потому что рано или поздно заставят за пленным идти. Тут и мои ребята из взвода подошли. Поговорили, решили, что я возвращаюсь в штаб, а они останутся наблюдать. Я немцу руки завязал, а чтобы не убежал, снял с него штаны. Вышли мы с ним на НП дивизии. Потом рассказывали: “Мы смотрим в стереотрубу, батюшки мои, идет Яганов и немец без штанов!” Пришли на НП. Немец показывает на меня, что мол я изверг, заморозил его, и в это время прилетела мина. Я остался живой, немец, а человека четыре было раненых.
Немца я сдал. Дали мне задание понаблюдать за стыком батальонов. Только я пришел в окопы, как немец пошел в атаку. Немцы поднялись из своей траншеи и наши поднялись, чтобы удирать. Я думал по кому стрелять? По нашим или по немцам? Дал очередь над головами наших. Они залегли, тут я их поднял, и побежали мы вперед на немцев. Немцы давай драпать. На плечах у них ворвались в поселок Калей. За этот бой я был представлен к Ордену Славы I степени.
Проходит несколько дней и нас посылают брать немца. Мы отправились. Спустились в траншею. Нас было пятеро. Я направо несколько шагов за поворот сделал: “Хальт!” Я говорю: “Свои” – он мне автомат в грудь – “Пропуск?” Я правой рукой за ствол схватился, успел отвести его от груди, а левую занес, и в это мгновение он нажал на курок. Четыре пули в предплечье. Кто-то из парней, Мучников кажется, его по голове прикладом... А я как сжал автомат, так руку не могу разжать. Вернулись к своим. Рука у меня опухла, вся черная от пороховой гари. Мне налили одеколона что ли тройного... Он мутный, я пить не стал. Фельдшер Торопов мне налил спирта – я выпил. Рука ноет. Попросил особиста написать бумажку, что не самострел. Хотя как можно себе руку прострелить 4 раза не знаю... и поехал по госпиталям до самого Молотова. Когда приехал в Молотов, меня в ванну посадили, медсестры помыли спину потерли. Потом влили кровь. 400 кубиков. Потом еще. Доску привязали к руке, она у меня уже не ноет, все нормально, не гнется.
Пока был в госпитале, война закончилась. Я по честному скажу, мне было очень даже жаль, что она закончилась. Я не понимал, что же мне делать дальше. Ведь уже сложился военный быт. Вот операция закончилась, остатки полка вывели. Штаб пишет похоронки, по 100 грамм пьют. В медсанбате отрезают ноги, руки, раненые кричат: “Помоги, сестренка”. А солдаты что? Разожгли костры... Идет треп: “Смотри Лелька Бомба то к ротному в землянку ходила, того убило...Ты посмотри, уже к комбату ходит”.
Бойцы сняли с себя гимнастерки, жгут вшей. Вшей было столько сколько нужно... У немцев в землянках было все благородно устроено, стены обвешаны шерстяными или байковыми одеялами, пол деревянный, не как у русских в землянках. И в то же время огромное количество вшей! Мы от них их получали, вшивость получали оттуда. Вот такая самая нормальная жизнь...
Разведчик Яганов Николай Максимович, великая отечественная война, Я помню, iremember, воспоминания, интервью, Герой Советского союза, ветеран, винтовка, ППШ, Максим, пулемет, немец, граната, окоп, траншея, ППД, Наган, колючая проволока, разведчик, снайпер, автоматчик, ПТР, противотанковое ружье, мина, снаряд, разрыв, выстрел, каска, поиск, пленный, миномет, орудие, ДП, Дегтярев, котелок, ложка, сорокопятка, Катюша, ГМЧ, топограф, телефон, радиостанция, реваноль, боекомплект, патрон, пехотинец, разведчик, артиллерист, медик, партизан, зенитчик, снайпер, краснофлотец
Вернулся в Москву. Пошел заместителем директора обувной фабрики. Поступил на в заочный юридический институт. А потом работал в строительных организациях.
В 1945 году мне прислали приглашение из наградного отдела Московского Кремля в Президиум Верховного Совета. Я туда пришел. Мне сказали явиться, если не изменяет память в 10 утра 2-го сентября в Малый зал Президиума Верховного Совета. Вход со стороны ГУМа.
Я пришел пораньше, думаю, посмотрю зал. Мне говорят: “Вы слишком рано пришли”. Я тогда пошел на угол ГУМа, там торговали вроссыпь папиросками. Купил две, положил в нагрудный карман. Время пришло. Получил пропуск в Кремль. Прошел через трех часовых, каждый из которых требовал пропуск и паспорт. При входе в Малый зал тоже стоит часовой. Прошел в гардеробную, там стоят вешалки, лежат щетки для чистки ботинок. Я был в гражданском. Отто Юльевич Шмидт там был, ему давали орден Ленина. Были генералы. Там адъютантов нет, они сами, нагнувшись, начищали сапоги бархоткой. Я думаю: “Давай, давай, работай”. Пока ждали, выкурил эти две папироски. Потом какой-то дяденька заходит и приглашает в зал.
Сел я, впереди стоят столы на нем наложены коробки. Один читает: “В соответствии с Указом президиума Верховного Совета от такого то числа Иванову присвоено звание Героя Советского Союза”. Он встает, идет. Вручал первый заместитель Калинина Гречуха, председатель президиума Верховного Совета Украинской ССР. Калинин уже не в состоянии это был делать. Дошла очередь до меня. В соответствии с приказом Верховного Совета от 26 июня 1945 года...
Интервью и лит.обработка:А. Драбкин
http://www.iremember.ru/content/category/2/16/71/lang,ru/
НОВОСТИ СЕГОДНЯ НА 445000.RU
 | Life is Good: сила в правде
На сегодняшний день компания Life is Good переживает не самое лучшее время. Со всех сторон на компанию нападают хейтеры, пытаясь...
|
|
|
|
|
| 17.11.2011 09:03 С днем студента
Смех без причины признак не оконченного высшего образования.
Диплом позволяет...
|
|
 | 15.11.2011 00:23 Никифоровна
Дима Чеков ( Никифоровна )
21 августа, в ДТП...
|
|
|
